Семиотика обыденного - начало.
Сегодня мы с вами порассуждаем об означенности мира. Тема сложная, неочевидная, традиционно относимая к области философии, а не психологии. Мы попытаемся показать, что это отнесение несколько неправильно.
В нескольких предыдущих частях мы с вами сделали достаточно серьезный шаг вперед, сумев связать понятия манипуляции и актуализации, каковые понятия в марксистско-ленинской психологии были плохо проработаны и слабо акцентированны, с вполне себе понятными и очевидными (для клиницистов) представлениями об опосредовании. Да, мы знали, что человек - часть общества, что бытиё необратимо уродует сознание - но сейчас мы уже имеем представление, каким именно образом оно уродует. Если мы попытаемся построить "карту" личности на базе пирамиды Маслоу (используя ее как модель) в классической парадигме - нам придется пользоваться некими абстрактными понятиями. Однако как только мы постулируем пирамиду Маслоу не как иерархию ценностей, а как иерархию опосредования, так сразу все становится просто и понятно. Потому что опосредование - это психологический феномен, давно и прочно вошедший в клиническую практику, клиницисты с ним работают, у них есть методики для обнаружения факта присутствия (или отсутствия) опосредования в тех или иных конкретных ситуациях. А значит, работая с пирамидой Маслоу как с иерархией опосредования, мы можем иметь точные результаты. А не абстрактную философию.
В процессе взросления ребенка (который даже сейчас педагогической и психологической наукой воспринимается "чистым листом"), в процессе социализации, этот самый ребенок получает огромное количество представлений, знаний, навыков и так далее. И получает он их по двум каналам. По вербальному каналу и по невербальному. Условно говоря - словом и примером. И поскольку мы сегодня говорим о слове, то сперва нам придется немножко окунуться в мир примеров. И поразиться, и восхититься, и ужаснуться...
Наиболее полно, можно сказать - в дистиллированном виде - педагогика примера представлена у Макаренко. Есть у него замечательная цитата - "Словесное воспитание без сопровождающей гимнастики поведения есть самое преступное вредительство". Идея заключается в том, что оперирование категориями "хорошо" и "плохо" (помните Маяковского?) само по себе ничего не дает. А вот если, объясняя конкретное содержание понятий "хорошо" и "плохо", сунуть ребенка сперва в говнище, а потом - в сахарный сироп, то от этого, значит, ребенок станет лучше, да...
Однажды мама привела меня в детский садик, а сама ушла на работу. Прошло какое-то время, туда-сюда, и один из детей (звали его, по-моему, Антон) чем-то провинился. То ли укакался, то ли еще что-то. И тогда воспитательница, сняв с пацана колготы, поставила его в душ и начала обмывать водой из шланга. А поскольку баба была с педагогическим уклоном, то собрала она всех детей, и вот стоит Антон, а вся группа показывает на него пальцем и кричит - "засранец, засранец"...
Давайте подумаем вот о чем. Ну ладно, укакался ребенок, или провинился еще как-то. Как могла себя повести воспитательница? Времена советские, родители с работы не примчатся, да и не всех можно было по телефону вызвонить. Очевидно, ей нужно ребенка раздеть, обмыть, какую-то одежку сообразить, колготы застирать. Стоит ли собирать детей и устраивать шабаш?
Укакиваться неприятно. Я в детстве укакивался, да и вы, думаю - тоже. Опыт жизненный какой-никакой есть, да... Само по себе ощущение, что ты обосрался - это очень неприятно. Но ребят, давайте будем реалистами. Дети могут укакаться по многим причинам. У ребенка может быть простое расстройство желудка, что-то не то съел - и все. Даже мы с вами, будучи взрослыми, можем совершенно неожиданно ощутить, как вдруг на клапан придавило, и удерживать это самое придавило мы с вами в ряде ситуаций сможем недолго - ну пару минут от силы. А потом - добежал-недобежал... А ребенок, да еще и в младшей группе садика, да еще и во время игры с другими детьми... Еще раз повторяю - это очень неприятно, когда укакиваешься. Это негативный психологический опыт. В ряде ситауций - травмирующий...
Наша замечательная воспитательница решила создать педагогический момент. В результате на и без того сильное эмоциональное переживание (а когда тебя раздевают и моют, а ты плачешь) намазывается еще более сильное. Причем интенсивность такова, что ребенок попадает в состояние психологического шока. Потому что он мало того, что укакался - так его еще и выставили на посмешище, и видит он перед собой не осуждающих друзей-товарищей (в таком возрасте дети еще не могут осуждать), а издевающуюся, ревущую и кричащую толпу. А ведь это самое "засранец" прилипает, дети - они такие, это "засранец" задает впоследствии контекст социальных отношений... Дети бывают очень жестокими, потому что у них еще нет нравственных категорий.
Больше я Антона не видел. Родители его забрали, и больше к нам в садик он не возвращался. Было ли что-то с воспитательницей - я не помню. Скорее всего ее поменяли. И по поводу воспитательницы я могу сказать следующее. В принципе, если бы это было в семье, не с посторонними людьми - а в семье, выражение определенного негативного отношения к факту укакивания, это действительно нормальный педагогический прием - можно было бы понять. Те, кто рос в деревне, знают - там в советские времена воспитание было примерно в таком вот ключе. Даже сейчас можно видеть на улицах (я регулярно вижу такое в супермаркете) плачущих детей и вымещающих на них злобу родителей.
Тут следует понимать, что для маленьких детей общество незнакомых людей - уже травмирующий фактор. Пару месяцев назад я зашел в Ашан и увидел плачущего ребенка, который быстро бежал, и бежал сам. А на улице машины, и людей много, потеряться-заблудиться - как два пальца об асфальт. На истерические состояния у меня жопомер срабатывает моментально, я попытался ребенка остановить, он в испуге от меня побежал (я же чужой дядя), в общем, картина малом... Дите рыдает, прячась за стойкой, я с одной стороны держу дистанцию метра в четыре - ближе не подойти, с другой стороны охранник, и пацан с глазами загнанного зверя... Подходит мужик с двумя девчонками чуть старше, я прошу его - пусть, пока родителей ищем, девки подойдут, пацана успокоят, его же сейчас колбасит. Девки стесняются (немудрено лет в пять - столько внимания), тут появляется мама, слезы-сопли-обнимашки... И это еще нормальная баба оказалась...
А Антону так не повезло.
Что я помню из той сцены... Думаете, я запомнил, что укакиваться плохо? Да нифига! Я после укакивался неоднократно, с разными мерами воздействия в качестве наказания, и уписивался - тоже. А вот что я запомнил - это то, что окружающие тебя люди могут становиться зверями... Причем - по самым идиотским поводам. На подкорке запомнил.
В дальнейшем эта ситуация с Антоном сыграла со мной много-много раз. Страх вот такого вот поведения со стороны сверстников привел (вполне естественно) к компенсаторному поведению, отличительными чертами которого была гиперконформность, зависимость от внешней оценки, периодические срывы (неудивительно, с такой фобией!) и нездоровый интерес к психологии. Впрочем, из этого нездорового интереса получилось вполне себе здоровое и интересное - например, материалы по русской идентичности и текущий цикл по психотронике, да...
Вот мы и подошли к очень интересному моменту. У нас есть психологическая ситуация (Антон укакался), есть "педагог", и этот педагог, в полном соответствии с педагогикой Макаренко, пытается на базе ситуации создать некий педагогический момент. А результат - по крайней мере в моем случае - абсолютно ортогональный. Почему?
Потому что есть такое понятие, как контекст. И для того, чтобы совсем уже наглядно продемонстрировать, о чем я говорю, я приведу другой пример.
Однажды по делам я встретился с женщиной в возрасте, психологом (да-да!). К ней пришли дети и привели внука. И вот пока дела шли своим чередом, бабушка занялась внуком. Я отвлекся ненадолго от своих дел и обратил внимание. Обратил внимание и обомлел... Сидит бабушка и играется с внуком, и я вижу, что она не просто играется, а производит ему разработку навыков. Есть такая область психологии - возрастная психология. И там сказано, что в таком возрасте у детей формируется мелкая моторика, в таком - когнитивные функции и так далее. И вот сижу я, и тихо млея, наблюдаю, как на базе уже сформированных моторных навыков бабушка внуку ставит когнитивные функции... Это - тоже педагогика примера. Идеологически это очень похоже на Макаренко. Но это - грамотно и правильно. Это не травмирует психику ребенка, наоборот - ему интересно. И кроме того - это профессиональная разработка тех психологических функций, которые ребенку дальше будут необходимы...
Определение понятия "контекст" включает в себя понятие текста. То есть - последовательности вербальных (словесных) единиц. Последовательность слов. Современная психология считает, что мышление человека и язык - связаны неразделимо. Это глубоко обусловленная связь на самом деле, и мы об этом будем говорить ниже. Пока что мы отметим, что человеческое общество устроено таким образом, что любая информация - текстуальна, вербальна. Если мы имеем какого-нибудь гениального художника, в жизни своей ни одной буквы, кроме подписи, не выучившего, зато пишущего гениальные полотна - то мы столкнемся с проблемой. Вот жил художник, писал потрясающие полотна, потом умер - и все. Больше никто так не пишет. Потому что не умеет "как"... Если же мы рассмотрим художественные течения - импрессионизм там, кубизм, супрематизм - то увидим, что помимо определенной манеры письма, помимо определенных художественных образов, существует и текст. Нормальный, словесный текст. Манифесты творческих групп. Статьи искусствоведов. Теории перспективы. Наставления по технике живописи - вплоть до технологии смешивания красок. Тома. Библиотеки. Нормальными человеческими буквами.
То же самое - музыка. Сольфеджио всякие, композиция, техники - все описано в книгах. Хотите играть на скрипке, как Паганини - никаких проблем, поднимаем историю музыки, изучаем технические приемы, бытовавшие в его время - и вперед! Текст. Буквами. По бумаге. Нет в человеческой культуре ничего такого, что могло бы продолжаться и развиваться, если оно не положено на текст. Если оно не выражено текстом. И даже самые большие новации в живописи и музыке - всегда текстуальны. Даже Нико Пиросимани - и тот не просто кисточкой водил, а работал в общей струе модернизма, в том его ручейке, который назывался "примитивизм", каковой примитивизм, к слову - имеет (при всей своей аляповатости и отчасти дегенеративности) развитую эстетику и теорию художественного восприятия. Выраженную в книгах. Буквами.
Наша способность передавать из поколения в поколение образы ограничена. Можно что-то сообщить (невербально) своим детям, но все равно оно будет задавлено, раскатано, уничтожено обилием вербального. Это связано с одним психологическим фактом. Чтобы вчувствоваться - нужно время и усилия. Чтобы прочитать - достаточно бросить взгляд. Вы можете вчувствоваться, например, в "абляцию"? Это совершенно объективный физический процесс. Очень простой. Я сомневаюсь, что вы можете вчувствоваться в абляцию. А вот вы читаете текст, встречаете слово "абляция" - и вам уже все знакомо, понятно и ясно.
Текст экономен.
Если мы вернемся к нашим педагогическим примерам, то поймем, что в обоих случаях у нас была вербальная компонента. В случае с Антоном - "укакался", "засранец". В случае с внуком психолога - там свои словесные игры тоже были, неважно какие. Однако в обоих случаях мы имели вербальный результат, насыщеный эмоционально-чувственным содержанием.
Заметьте, мы еще не говорим о контексте. Мы пока только приближаемся...
Слово само по себе не значит ничего. Значение слова - вот то, что действительно имеет значение (извините за каламбурчик). Вспомните знаменитый стишок про "воркалось" - мы имеем определенную последовательность лексических единиц, которые даже передают нам определенное содержание, определенную картину рисуют, но при этом у нас не возникает четких и однозначных интерпретаций. Почему? Потому что каждое из слов не имеет значения.
Текст только тогда имеет ценность, только тогда осмыслен, только тогда практически применим, когда используемые слова обладают значениями.
Вот теперь мы можем говорить о контексте. Контекст - это та система значений, та система дифференцированных представлений, в которой данный текст означен, то есть - имеет смысл. И контекст в нашем определении, хотя и относится к тексту, на самом деле текстом не является, он невербален. Еще раз повторяю для тех, кто в танке - контекст невербален.
Что такое дифференцированное представление? "Это стул, на нем сидят, это стол, на нем едят" - говорит детский стишок. В данном тексте мы производим дифференциацию, то есть - отделение значений друг от друга. В самом деле, и стол, и стул имеют ножки и плоскую поверхность. На столе можно сидеть, никаких физических противопоказаний к размещению на столе седалища - нет. Однако функциональное назначение стола - чтобы сидели не на нем, а за ним. Столики бывают низкими, стулья бывают высокими. Можно найти такой стол и такой стул, который будет трудно различить внешне. Например, в моем детстве у бабушки была послевоенная табуретка со встроенным ящичком. Нормальная табуретка, но в ней был выдвижной ящик и даже с замочком. В этой табуретке лежали иголки и нитки. Но все равно это был не маленький столик, а именно - табуретка, то есть стул. И на нем сидели. Морфологическое отличие между столом и стулом может быть крайне условным или не быть вообще - но функциональное отличие есть. Именно это функциональное отличие и задает дифференциацию, отделяет одно от другого.
Единство лексической единицы и дифференцированного представления задает знак. Исследованием этого единства занимается семиотика - наука совершенно сумасшедшая, надо сказать, но от того не менее интересная...
Вот теперь мы созрели для того, чтобы оценить нашу историю с Антоном, чтобы посмотреть на нее с совершенно другой точки зрения. Потому что помимо Антона и воспитательницы (которую я совершенно не помню, ибо баба была ужасная, а детские кошмары имеют свойство вытесняться) там были еще и другие дети, я в том числе. Если мы представим себе ту ситуацию, как педагогическую, то тогда мы должны думать о том, какое конкретно содержание в нее вкладывалось воспитательницей. То есть - что конкретно должны были усвоить дети. Мы должны понимать, что это - ситуация семиотическая, и вообще - всякая педагогическая ситуация обязана быть семиотической, ибо содержание педагогики в том и заключается, чтобы обучить ребенка определенной системе дифференцированных представлений, через которые уже и будет реализовываться система социальных опосредований, лежащая в основе пирамиды Маслоу. А как только мы начинаем рассматривать ситуацию в детском садике как семиотическую ситуацию, мы приходим к совершенно иному прочтению событий.
Прежде всего, педагогическое влияние, педагогическое прочтение данной ситуации должно было базироваться не на идеях или представлении воспитательницы о "педагогическом моменте", а на восприятии детей. Поскольку ситуация педагогическая, поскольку задача состояит в том, чтобы сформировать у детей определенное представление - значит, мы должны были фокусироваться именно на детском восприятии. Давайте посмотрим, как воспринимали эту ситуацию дети...
Во-первых, мы должны помнить о полевом поведении. Полевое поведение нормально для детей раннего возраста. Если ребенок в раннем детстве не демонстрирует полевого поведения - это замаскировавшийся взрослый. Шутка. И вот перед тем, как все это безобразие произошло - чем занимались дети? Правильно, дети занимались разными вещами, каждый - своим делом. Детям были интересны разные вещи. Одним - кубики. Другим - пирамидки. Третьи - гонялись друг за другом. Полевое поведение является выражением индивидуальных интересов. Дети игрались, каждый в свою игру. И вот их берут, собирают всех вместе и заставляют принять участие в коллективной экзекуции...
А ведь для детишек это была - игра. Это - во-вторых. Дети игрались. Просто раньше они игрались в кубики, а через три минуты - травили товарища. И как всякой игре, этой травле они отдавались полностью... Как вы думаете, хоть у одного ребенка закрепилась связь с тем, что укакиваться - это плохо? Думаю, да. Однако эмоциональная связь, порожденная данной педагогической, прости господи, процедурой - получилось откровенно садистского толка. Потому что дети усвоили не то, что укакаться - плохо, дети усвоили, что укакавшегося нужно травить, это весело и воспитательница будет рада.
Речь не идет о внедрении в сознание ребенка навыков личной гигиены. Речь идет о внедрении в сознание детей навыка социальной сегрегации. Антон не смог бы больше быть в этом садике, потому что его постоянно травили бы. Дети запомнили, что если они травят Антона - тогда воспитательнице это нравится. А воспитательница, на время заменяющая маму - эмоционально очень близкий человек для ребенка. Еще долго, лет до десяти - воспитательницы и учительницы (учителя) воспринимаются детьми, как "замена" родителей. И только после третьего-четвертого класса приходит осознавание, что это чужие люди.
В ситуации с Антоном я не вижу формирования у детей дифференциального представления о чем-либо. Зато я вижу очень много садизма, безграмотности, мерзости.
В ситуации с моей знакомой бабушкой-психологом все было иначе. Был внук, полевое поведение и так далее. И вот бабушка безо всякого натужного внедрения в психику ребенка фигни занялась полезным делом. В каждую игру с ним она вносила изменения, направленные на то, чтобы у ребенка развивалась мелкая моторика. А мелкая моторика - это навык дифференцирования. А потом, когда настало время когнитивных функций - она брала разные по форме и ощущениям предметы. Не красный кубик и синий кубик, а деревянный и пластмассовый. И ребенок, работая со своей уже развитой моторикой, на базе уже развитых навыков дифференцированных движений осваивал и понятийные навыки. Это какой кубик? Это кубик тяжелый. А еще - синий... Время усваивать нравственные категории придет позже. Но тогда у этого ребенка будет совсем другой пример. Не пример садизма, а пример спокойного и доброжелательного внимания...
В советские времена педагогика Макаренко настойчиво продвигалась, в частности - как пример антитезы западным педагогическим моделям. Даже мой преподаватель литературы, который научил меня писать сочинения - и тот бредил Макаренко. Но никто не обратил внимания на один интересный факт. Пристегивайтесь, сейчас будем выходить в космос.
Макаренко работал не с обычными детьми, а с малолетними преступниками и беспризорниками...
А мы Макаренком - нормальных детей. Почему-то об этом никто не подумал. Следует ли после этого удивляться девяностым годам? Педагогические принципы, которые формируют в процессе воспитания из ребенка взрослого человека, отражаются на всей его жизни. В свое время Жан Рено после фильма "Леон-киллер", когда ему рассказали, что огромное количество подростков начали мечтать о карьере бандита, был в шоке. Он-то снимал триллер, он вкладывал в роль одно значение - а на просторах нашей необъятной молодежь получила совершенно иное прочтение. Почему?
Потому что контекст был другой, вот почему...
На самом деле "Леон-киллер" - это фильм об обреченности и безысходности. О попытке человека в совершенно жутких обстоятельствах сохранить хоть что-то человеческое. Вспомните, как Леон ухаживал за цветком, и как он начал ухаживать за девочкой. Вспомните другой фильм - "Водный мир". Там у главного героя, мутанта и одиночки, изгоя - тоже был цветок (точнее - помидор). Герой тоже пачками ложил врагов направо и налево, но - за цветком (точнее помидором) ухаживал... Западная культура символична, и цветок Леона или помидор мутанта - символизируют душу человека. Это достаточно распространенный образ в западном кинематографе. Но у нас этот образ прочтения не имеет, потому что - Макаренко.
Я уже упоминал в этом журнале Бруно Беттельгейма. Удивительный человек, прошедший концлагерь, он после войны работал с детьми. Причем дети были не обычные. Дети были с задержкой в развитии. В 1950-м году он выпустил книгу "Одной любви мало" о воспитании детей с аутизмом. Выдержки из этой книги публиковались в 90-х годах в каком-то молодежном журнале, вроде "Ровесник" - я сейчас точно не помню. Так вот, существует определенное подобие между "трудными подростками" в криминальном смысле и аутистами - с другой. И те, и те испытывают социальную изоляцию. Мы с вами уже сталкивались с тем, что подобие проблем порождает подобие парадигм. Так ли это?
Для личностного и общественного усовершенствования необходимо еще сформировать склонность к труду, причем труду созидательному, исцеляющему, создающему личность (а не только "эго").
Это очень похоже на Макаренко, но это - не Макаренко. Это Беттельгейм.
Беттельгейм - бихевиорист. И поэтому сходство подходов не случайно вдвойне. Бихевиоризм сфокусирован на поведенческих аспектах личности человека, соответственно имеет дело с той самой "гимнастикой поведения", о которой говорит и Макаренко. Однако между двумя подходами есть огромное различие. К сожалению, самой книги я в русском переводе не нагуглил, так что буду воспроизводить по памяти. Одной из исходных посылок Беттельгейма была идея о том, что дети-аутисты испытывают определенный страх перед ровесниками, так как боятся не справиться. С общением, с играми и так далее. Обычная в подобных случаях практика - окружить ребенка любовью, создать мягкие условия - направлена прежде всего на то, чтобы снизить общую тревожность. Однако суть проблемы заключалась в том, что источником страха служило именно общение со сверстниками, а не какая-то перманентная фобия. Грубо говоря, ребенок болел одним, а традиционная методика "лечила" его от совершенно другого. И тогда Беттельгейм пошел по достаточно любопытному пути. Он объяснял детям сущность их затруднений. Дети осознавали свою проблематику. И когда понимание было достигнуто - тогда ребенку предлагалось преодолеть его, включаясь в игры сверстников и так далее. В работе Беттельгейма у терапевта был союзник - сам ребенок.
Система Макаренко построена таким образом, что союзника у педагога нет.
Суть подхода Беттельгейма заключается в том, что ребенок ставился перед задачей. Перед проблемой. Ему говорили - вот смотри, эта вот бяка тебе мешает. Происходила дифференциация. Ребенок себя воспринимал отдельно, проблему - отдельно. В системе Макаренко все выглядело иначе - "ну что ж ты, Петя, коллектив так на тебя надеялся, а ты"...
В системе Макаренко педагог "пашет" личность ученика. В системе Беттельгейма терапевт вместе с ребенком занимаются отдельной от них обоих проблемой. В системе Макаренко ученик выступает как нечто целостное. В системе Беттельгейма проблема означена, названа, проименована, понята и очерчена. Потому в системе Беттельгейма ученик оперирует знаком (описанием проблемы), воздействуя через него на значение (собственно психоэмоциональный комплекс).
В отличие от Макаренко, Беттельгейм оперировал знаками, символами, словами. А словами оперировать гораздо проще.
Собственно говоря, моя "влюбленность" в Беттельгейма возникла именно тогда - в конце 80-х - начале 90-х. Методы Беттельгейма удивительно красиво легли на ролевой аутотренинг (Леви, "Искусство быть другим"), и в общем - здорово мне помогли в моих приключениях, да...
Зачем мы обратились к Бруно Беттельгейму? Очень просто. Беттельгейм в своей терапии аутизма использовал слово. Беттельгейм использовал слово для того, чтобы оперировать представлениями. Помните, мы говорили о дифференцированных представлениях? Вот этими вот дифференцированными представлениями, стоящими за словами, Беттельгейм и оперировал на самом деле. А поскольку любая психологическая проблематика, любой психоэмоциональный блок, является определенной системой представлений - возможность выразить эти самые представления словами автоматически выводит проблематику из области комплексов в область оператоную, в область, которой можно оперировать...
Собственно говоря, весь психоанализ как раз и заключается в том, чтобы перевести психологический комплекс в операторную область.
Чтобы закрыть тему с макаренковщиной, заметим, что Антон Семенович просто перешибал один комплекс другим, в то время как Беттельгейм - этот самый комплекс отрабатывал...
Journal information