Обратил внимание на любопытный момент.
Дело в том, что при беседе мы по-разному работаем с визуальным полем. Вот садимся беседовать с кем-то, и если заснять, как мы себя ведем при этом - получится крайне интересно. Армен вообще, судя по всему, испытывает перед камерой мучения необычайные. То на дерево залезет, то в спецовку нарядится, то к стенке станет. Есть такие люди. Это нормально.
Вообще количество людей, которые умеют себя вести перед камерой, стремится к нулю. Ребята, камера - это школа, понимаете? В СССР (да и сейчас в СНГ) артисты работали и в театре, и в кино. При этом нужно сказать, что в кино ты пару лет кино снимаешь, монтируешь, озвучиваешь - и потом герой всю жизнь для всей страны. А в театре каждый день, и нельзя давать себе послабления, и герой ты только для тех, кто в зал пришел. И все равно - бума кинематографа какого-то я особенно не вижу, тем более, что после распада СССР возможности-то как раз появились.
Ребята, работать на камеру - это надо особый талант иметь.
Когда вы работаете в театре, когда вы на сцене, когда вы в роли - у вас все равно есть ЖИВОЙ собеседник. Я в школе в театре играл, всего несколько вещей... Ээээ... Сейчас расскажу театральную историю из своей практики.
Короче. Ставили мы спектакль "23-го года рождения". Не гуглится, не помню кто автор и не представляю, где ее взял наш худрук, по совместительству - преподаватель литературы в параллелльном классе. По-моему, в каком-то журнале из серии профессионально-педагогических. Там вроде такой форматный журнал был, название не помню, да... Пьеса естественно, патриотическая, но - без лишнего пафоса, очень человеческая и добрая такая. Хорошая пьеса, композиционно простая, не требует особых талантов - и при том со смыслом как художественное произведение. Короче - найс!
Вот после этого что-то там про революцию ставили - вот там был жестяк, я даже и не помню, что именно...
Итак. Пьеса построена вокруг одной локации и одним куском. Действие одно. Единственное и неповторимое. И - вокруг диалога. То есть грубо говоря, можно сидеть, стоять, ходить, лежать и так далее - и нужно всего-навсего говорить. Риторическая такая пьеса. Оно как бы и понятно, потому как школьный театр - он скорее дидактический, нежели художественный, это еще хорошо, что не взяли нам материал для ДЦП, ну это я так шучу...
И в общем, начали мы репетировать. Репетировали-репетировали... И по мере репетиций один ушел (не могу играть), второй ушел... Кто-то не смог прийти на репетицию, и худрук на время начал за него реплики вставлять... Короче, день спектакля. У меня - три (прописью - ТРИ!) роли, потому что там по диалогу только я могу эти реплики взять, поскольку эти три ушедших ни в одном месте со мной, в смысле с моей ролью, в разговор не вступают.
Итак, жопа кризиса актера - тянуть три роли сразу...
Спектакль.
Сцена.
Тени какие-то шевелятся за светом рампы...
И в общем мы работаем, все хорошо так идет, волнуемся, конечно, но петуха никто не дает, голоса нормальные, текст идет четко, обыгрывается нормально, у меня тоже все хорошо... Короче, доходим мы до одного места, и тут вдруг оказывается, что то место, с которого худрук реплики подавал - оно не занято, в смысле живого актера нет...
Реплика висит.

И тут я быстро соображаю, что опять, мать твою, кроме меня - некому...
Короче - ЧЕТЫРЕ роли. ЧЕТЫРЕ. Да, спектакль, в смысле пьеса - простейшая, элементарнейшая, персонажи предельно обезличены, текст простой и его немного.
ЧЕТЫРЕ роли.
А вы говорите - Шварцнеггер какой-то...
Да, так вот, за театр... Понимаете, сцена устроена так, что ты ВСЕГДА работаешь на зрителя. Ты его даже если не видишь - ты его угадываешь. Оно дышит.
Гул затих. Я вышел на подмост. Прислонясь к дверному косяку, я ловлю в далеком отголоске, что случится на моем веку...
Так вот. Вот это вот угадывающееся по теням, по шороху, иногда по смешкам - оно живое. Живое.
Любой спектакль строится так, чтобы актер стоял к зрителю хотя бы вполоборота. Чтобы он стоял к зрителю лицом, или хотя бы вполоборота. Потому что работа идет на зрителя. На это живое. Актер в театре не роль играет - он со зрителем беседует. Ни в одной театральной пьесе нет такого, чтобы актер сидел спиной к зрителю. Знаете почему? Потому что если ты спиной к зрителю - ты должен этой спиной играть, показывать что-то. А спиной играть - оно как бы посложнее, чем рожи корчить по методу Станиславского...
В театре сцена - это пропасть, и на протяжении всего представления актер по краю этой пропасти ходит. Вы по краю пропасти когда-нибудь ходили? Правда, спиной повернуться - сложно?
Но пропасть эта - она живая.
Когда вы работаете на камеру... Ну короче, в кино все как бы несколько иначе. В кино камера ездит по всяким рельсам, вверх-вниз, вправо-влево может перемещаться, и на нее внимания обращать не надо. Не надо. В театре у тебя идет диалог со зрителем, ты беседуешь - а тут беседовать не с кем. Это совершенно иной психологический набор навыков, ребята.
Но дело в том, что камера - это тоже пропасть. Только мертвая.
Не помню кто из актеров сравнивал камеру со свидетелем, судьей и судом. Но это вот есть. В театре пропасть живая, там люди. Спектакль - это диалог. а с камерой нельзя говорить, она за билет не платила, лучшую кофточку не надевала, она не дышит и у нее в попе не чешется, не отвлекает, и все равно - ты должен работать на камеру.
Потому - свидетель, судья, суд. И палач.
Ты такой весь в художественном образе, стремишься нести разумное, доброе, вечное - а оно на тебя очком вылупилось, и ни одной нотки фальши не упустит, сука, навсегда сохранит...
Короче - стресс...
Посмотрите новости. Посмотрите какой-нибудь хороший классический спектакль в классическй постановке. Тот же Вишневый сад, например. Или - Женитьбу Фигаро с Мироновым. Где все так отлажено, что ты забываешь, что это сцена. Посмотрите, как люди работают на зрителя. А потом включите новости, и посмотрите на дикторов...

Это же жопа какая-то, а не работа на камеру.
Кстати, можно вот еще что сравнить. Берете обычный спектакль, и телеспектакль. По одному произведению. И смотрите на разницу актерской игры. Обычный спектакль более живой, более экспрессивный, он легче смотрится. Телеспектакль - он такой как зомби. Ходит, дышит, руками-ногами шевелит, но - возникает острое ощущение недоделанности и вторичности. Потому что пропасть - мертвая.
Потому что актеру говорить не с кем.
Тележурналистика, которая у нас попадает в новостные выпуски - она полностью об этом. Ребята, тележурналистике надо учить. Серьезно учить. Когда Гаспарян на дерево залазит - он понимает, зачем это делает (я подозреваю, что он театрал, и театрал тот еще). Он прекрасно понимает, что своим поведением в кадре он ничего хорошего не делает, и потому прячет несовершенство своей художественной игры на зрителя за какими-то акцентуациями. Залез на дерево - спрятался за этим фактом от зрителя. Понимаете?
А здесь съемка так построена, в заглавном видео, что уже не спрячешься. Не за что. Тут надо профессионально вести себя на камеру, а это считай - профессия. Еще одна. И потому видите, как он старается в камеру не смотреть, в пропасть эту мертвую?
Такие дела.
И да, пара слов товарищам операторам.
Ребята, ведущие вас любят. Черт, мы все вас очень любим. До судорог. Но поймите одну простую вещь. Вот та штука, которая у вас в руках - она психологически страшнее расстрельного взвода. Потому что расстрельный взвод - он живой. А она мертвая, бездушная, и очко у нее - калибром с хорошую гаубицу. А рядом с этой страшной хреновиной еще и вы, операторы...
Ребят, вы свои морды во время работы когда-нибудь видели?
Да лучше проктологом работать, чем тележурналистом, наверное...
Товарищи операторы. В первую очередь - операторы тележурналистики. Попробуйте отснять себя во время работы. Ну там, за границей кадра поставьте видеорегистратор, пусть снимает вас, когда вы снимаете журналиста. Оцените, как это выглядит. Я понимаю, что творческие люди бородатые и датые, но когда журналист наблюдает картину "душман целится из Стингера" - и так каждый день - это же фактор. Вы, как операторы, тоже несете ответственность за материал. Подумайте, как вам причесаться, побриться, одеться - чтобы меньше давить на журналиста вот этим...
И да - перестаньте делать такие зверские рожи!
У меня все.
Пока.
Journal information